Педро Антонио де Аларкон

Предатель
1808 году в маленьком галисийском городке Падрон на правах законного
аптекаря торговал всякой всячиной некто Гарсиа де Паредес, убежденный холостяк
и нелюдим, случайно или не случайно потомок того славного Паредеса, который
кулаком сокрушал быка.
Стояла холодная, наводящая грусть осенняя ночь. Небо было укутано плотными
тучами, а на земле полностью отсутствовало освещение, так что на всех площадях
и во всех закоулках названного городка царили потемки.
Около десяти часов той неприветной ночи, к тому же омраченной бедствиями
и невзгодами, свалившимися на нашу родину, на площади, ныне носящей название
Конституционной, появились безмолвные тени. Выделяясь черными силуэтами на
сумрачном фоне земли и неба, они двинулись к аптеке Гарсиа де Паредеса, которая
наглухо запиралась после вечерней молитвы, иными словами - ровно в половине
девятого.
- С чего начать? - произнесла одна из теней на чистейшем галисийском
наречии.
- Никто нас не видел... - заметила другая.
- Взломать дверь! - предложил женский голос.
- И перебить их всех! - прошептало не менее пятнадцати голосов.
- Аптекаря я беру на себя! - воскликнул какой-то подросток.
- Уж о нем-то мы все позаботимся!
- За предательство!
- За то, что переметнулся к французам!
- Говорят, сегодня у него собралось десятка два французов!..
- Еще бы! Ведь знают, что тут они в безопасности. Вот и набежали скопом!
- Эх, было бы это в моем доме! Троих постояльцев я уже спровадил в колодец!
- Вчера моя жена перерезала одному глотку!..
- А я, - пропищал дискантом монах, - отправил на тот свет двух французских
капитанов, оставив тлеющий уголь в келье, из которой они меня выжили.
- А прохвост аптекарь сдружился с ними.
- Как гордо он вчера разгуливал с проклятыми вероотступниками!
- Кто бы мог ожидать такого от Гарсиа де Паредеса! Еще месяц назад он был
смелым и ревностным патриотом! И самым рьяным монархистом среди нас!
- Ну как же! Ведь это он торговал в аптеке портретами короля Фердинанда!
- А нынче он продает портреты Наполеона!
- Вчера он призывал нас к борьбе против поработителей... А едва французы
пришли в Падрон, как он уже горой за них.
- И сегодня пирует с французскими начальниками!
- Послушайте, как они шумят! Но до воплей в честь императора еще не дошло!
- Терпение, - прошептал монах, - еще рано.
- Пусть напьются, - предложила старуха. - Потом ворвемся и перебьем их
всех до одного!
- Я требую, чтобы аптекаря четвертовали!
- Хотите, так и на восемь частей разорвем! Ведь человек, передавшийся
французам, куда гнуснее самого француза. Враг вторгается в чужую страну, а его
прислужник продает и бесчестит свою родину. Враг совершает просто убийство,
а предатель - отцеубийство!
В то время как вся рта сцена происходила у дверей аптеки, Гарсиа де Паредес
предавался вместе с гостями самому бесшабашному разгулу.
За столом действительно собралось двадцать французских офицеров разных
чинов.
Гарсиа де Паредесу было лет сорок пять; высокий и сухопарый, с мертвенно-
желтой кожей, он походил скорее на мумию, чем на живого человека; огромная
лысина во всю голову сверкала, как хорошо отполированное зеркало, и казалось,
что лоб простирается до самого затылка. Тусклые черные глаза, притаившиеся
в глубоких впадинах, напоминали горные водоемы, - ужас охватывает и кружится
голова, если глянешь в их темную бездну; ничто не отражается на их мертвой
поверхности: порой они глухо шумят, но никогда не волнуются; они поглощают все,
что падает на их поверхность, и ничего не возвращают; источник, питающий их,
невозможно отыскать, а дно нельзя ни найти, ни измерить, и кажется, будто оно
сокрыто в морях другого полушария.
Ужин был обильный, вино отличное, разговор легкий и оживленный.
Французы смеялись, ругались, богохульствовали, пели, курили, ели и пили.
Говорили то о любовных похождениях Наполеона, то о событиях ночи второго
мая в Мадриде, то о битве при египетских пирамидах, то о казни Людовика XVI.
Гарсиа де Паредес пил, смеялся и болтал наравне со всеми, а быть может,
даже и больше других, и с таким жаром держал сторону императора, что солдаты
цезаря бросались его обнимать, приветствуя громкими криками и провозглашая
в его честь здравицы.
- Сеньоры! - воскликнул аптекарь. - Война, которую ведут против вас
испанцы, настолько же безрассудна, насколько и не оправданна. Вы, сыны
революции, пришли освободить Испанию от ее многовекового рабства, пришли
раскрепостить ее, рассеять религиозный дурман, оздоровить ее одряхлевшие
обычаи, научить кас полезнейшим и неоспоримым истинам, вроде тех, что нет бога,
нет загробной жизни, что покаяние, пост, целомудрие и прочие христианские
добродетели - пустое донкихотство, недостойное цивилизованного народа, и что
Наполеон и есть настоящий мессия, спаситель народов, друг человечества...
Сеньоры! Да Здравствует император... как я желаю ему здравствовать!
- Браво, браво! - восторженно зашумели герои второго мая.
Аптекарь опустил голову, охваченный вдруг непреодолимой тоской.
Но через минуту он уже снова поднял взор и, осушив бокал, стоявший перед
ним, продолжал с прежней твердостью и спокойствием:
- Один из моих предков, тоже Гарсиа де Паредес, истый варвар, Самсон,
Геркулес, Милон Кротонский, собственноручно уничтожил в один только день двести
французов... Кажется, дело произошло в Италии. Видно, он не был таким другом
французов, как я. Ремеслу своему он натаскался в борьбе с гранадскими маврами.
Сам католический король посвятил его в рыцари, не раз доводилось ему нести
караул в Квиринале, когда папой был мой родич Александр Борджиа! Эх, эх! Небось
не думали, что у меня такая родословная! Так вот, этот Диего Гарсиа де Паредес,
мой предок... чьим потомком оказался простой аптекарь, захватил Козенцу
и Манфредонию, взял штурмом Чериньолу и знатно дрался при Павии! Там мы взяли в
плен самого короля Франциска Первого, - его шпага хранилась в Мадриде целых три
столетия, пока наконец ее не украл у нас три месяца назад сын трактирщика, ваш
нынешний командир Мюрат.
Тут аптекарь снова умолк. Французы, в недоумении, уже приготовились
возразить ему, но хозяин дома, поднявшись во весь рост, заставил их умолкнуть.
Схватив бокал, он воскликнул громовым голосом:
- Да здравствуют французы Франциска Первого и Наполеона Бонапарта!
- Да здравствуют! - подхватили гости, обрадованные тостом аптекаря, и разом
осушили бокалы.
В этот миг с улицы донесся шум, - или, вернее, не с улицы, а с порога.
- Слышите? - спросили французы.
- Они идут убить меня! - сказал Гарсиа де Паредес улыбаясь.
- Кто?
- Жители Падрона.
- За что?
- За то, что я на вашей стороне! Они уже давно бродят по ночам вокруг моего
дома... Но какое нам дело? Продолжим ужин.
- Да, да... продолжим! - зашумели гости. - Мы не дадим вас в обиду! -
и стали чокаться уже не бокалами, а прямо бутылками.
- Да здравствует Наполеон! Смерть Фердинанду! Смерть Галисии! - заорали они
в один голос.
Гарсиа де Паредес подождал, когда закончатся тосты, и с мрачным видом
позвал:
- Селедонио!
Аптекарский ученик просунул в дверь бледную, испуганную рожицу, не решаясь
войти в этот вертеп.
- Селедонио, принеси чернила и бумагу, - спокойно приказал аптекарь.
- А теперь садись, - продолжал он, когда ученик вернулся, - и записывай
цифры, которые я тебе продиктую. Сделай два столбца. Над правым поставь дебет,
а над левым кредит.
- Сеньор... - испуганно прошептал мальчишка, - у дверей настоящий бунт...
кричат: "Смерть аптекарю!.." Они рвутся сюда!
- Замолчи и не обращай на них внимания! Пиши то, что я сказал.
Французы хохотали, восторгаясь аптекарем, который занялся подведением
счетов, когда его ожидали разорение и смерть.
Селедонио выжидательно поднял голову и обмакнул перо.
- Сеньоры! - обратился к сотрапезникам Гарсиа де Паредес. - Надо заключить
наш праздник одним общим тостом. Начнем по порядку. Скажите, капитан, сколько
испанцев вы уничтожили с тех пор, как перевалили Пиренеи?
- Браво! Великолепная мысль! - воскликнули французы.
- Я... - ответил капитан, откидываясь на спинку стула и самодовольно
покручивая ус, - я... убил... собственноручно... своей саблей... Ставьте десять
или двенадцать!
- Одиннадцать в правый столбец! - крикнул аптекарь своему ученику.
Записав, ученик повторил:
- Дебет - одиннадцать.
- Дальше! - продолжал гостеприимный хозяин дома. - Ну, а вы?.. Я вас
спрашиваю, сеньор Хулио...
- Я? Шестерых.
- А вы, майор?
- Я... двадцать.
- Я... восемь.
- Я четырнадцать.
- Я... ни одного.
- Я не знаю! Стрелял вслепую, - по очереди отвечали французы.
И мальчик записал цифры в правый столбец.
- А теперь, капитан, - продолжал Гарсиа де Паредес, - снова начнем с вас.
Сколько испанцев вы надеетесь уничтожить в дальнейшем ходе войны, предполагая,
что она продлится еще... ну, скажем, три года?
- Что?.. - удивился капитан. - Да кто же может это подсчитать?
- Попробуйте... Прошу вас.
- Ставьте еще одиннадцать.
- Одиннадцать в левый столбец... - продиктовал Гарсиа де Паредес.
И Селедонио повторил:
- Кредит - одиннадцать.
- А вы? - продолжал спрашивать аптекарь в том же, порядке.
- Я... пятнадцать.
- Я... двадцать.
- Я... сто.
- Я... тысячу, - отвечали французы.
- Поставь им всем по десятку, Селедонио!.. - проговорил насмешливо
аптекарь. - Теперь порознь подсчитай оба столбца.
Бедняга юнец, обливаясь потом, в смертельном страхе водил дрожащим пальцем
по колонкам цифр, как старуха, собравшаяся подсчитать расходы.
Наступила минута тягостного молчания.
- Дебет - двести восемьдесят пять; кредит - двести, - сказал он наконец,
обращаясь к хозяину.
- Иными словами, - подвел итог Гарсиа де Паредес, - двести восемьдесят пять
убитых и двести приговоренных! Всего четыреста восемьдесят пять жертв!
Слова прозвучали глухо, точно из могилы. Французы тревожно переглянулись.
Но аптекарь производил уже новый подсчет.
- Да мы настоящие герои! - сказал он, закончив свои вычисления. - Мы выпили
сегодня семьдесят бутылок или примерно пятьдесят два литра, что составит, если
разделить поровну на двадцать один, - а пили мы все с одинаковым усердием, -
два с половиной литра на человека. Повторяю, мы настоящие герои!
В этот момент внизу затрещали двери, и мальчишка, дрожа от страха,
произнес:
- Они идут!..
- Который час? - спросил с величайшим спокойствием аптекарь.
- Одиннадцать. Но разве вы не слышите, что они уже тут?
- Пусть входят! Уже пора.
- Пора!.. Куда пора? - забормотали французы, силясь подняться на ноги, но
были настолько пьяны, что не могли двинуться с места.
- Пусть входят! Пусть входят! - заорали они пьяными голосами и попытались
схватиться за сабли, но были не в силах даже привстать. - Пусть входят эти
канальи! Мы их примем как следует!
Снизу из аптеки донесся звон разбиваемых склянок, колб и пробирок, а на
лестнице раздался единодушный вопль: "Смерть предателю!"

Услышав этот страшный клич у себя в доме, Гарсиа де Паредес вскочил, словно
подброшенный пружиной, но тут же ухватился рукой за стол, чтобы не упасть. Он
обвел комнату удовлетворенным взором, и на губах его появилась торжествующая
улыбка. Преображенный и прекрасный, охваченный трепетом восторга
и надвигающейся гибели, он заговорил, - слова звучали отрывисто и торжественно,
как удары похоронного колокола:
- Французы!.. Если бы одному из вас или всем вместе представился случай
отомстить за смерть двухсот восьмидесяти пяти ваших соотечественников
и вдобавок сохранить жизнь еще двумстам; если, жертвуя собой, вы смогли бы
успокоить возмущенные тени ваших предков, наказать палачей двухсот восьмидесяти
пяти героев и спасти от смерти двести товарищей, ваших братьев, сохранив для
родной армии две сотни борцов за национальную независимость, - то неужели вы
хотя бы секунду стали цепляться за свою жалкую жизнь? Неужели вы хотя бы
секунду колебались, чтобы поступить, как Самсон в храме, погибший ради
уничтожения своих врагов?!
- Что он такое плетет? - спрашивали друг друга французы.
- Сеньор!.. Убийцы в прихожей! - воскликнул Селедонио.
- Пусть входят!.. - крикнул Гарсиа де Паредес. - Открой дверь!.. Пусть
входят все... посмотреть, как умирает потомок солдата, дравшегося при Павии!
Французы, ошеломленные и перепуганные, пригвожденные к месту непреодолимой
сонливостью, смутно соображая, что смерть, о которой говорит испанец, вот-вот
ворвется в комнату в образе восставших жителей, силились схватиться за сабли,
валявшиеся на столе, но их слабеющие пальцы никак не могли сжать рукоятку, -
казалось, что стальные клинки были сверхъестественной силой прикованы к столу.
В ту же минуту комнату наводнило с полсотни мужчин и женщин, вооруженных
палками, кинжалами и пистолетами. Глаза их метали молнии.
- Смерть им! Смерть! - закричали женщины, бросаясь вперед.
- Стойте! - крикнул Гарсиа де Паредес.
Толпа оцепенела: голос, взмах руки, выражение лица хозяина дома и зловещее
молчание его гостей вселило ужас в испанцев, никак не ожидавших этого
леденящего спокойствия.
- Незачем пускать в ход кинжалы... - продолжал аптекарь слабеющим
голосом. - Я сделал больше вас всех для освобождения родины... Я прикинулся
предателем... И вот, глядите!.. Двадцать офицеров... двадцать французских
захватчиков. Не трогайте их... Все они отравлены!..
Крик ужаса и восторга вырвался из груди патриотов. Подбежав к французам,
они увидели, что большинство из них уже мертво. Головы их поникли на стол,
а пальцы протянутых рук судорожно застыли на рукоятках сабель.
Некоторые еще агонизировали.
- Да здравствует Гарсиа де Паредес! - закричали испанцы, окружая умирающего
героя.
- Селедонио... опий кончился... Пошли за опием в Ла Корунью... - прошептал
аптекарь; колени его подкосились, и он упал.
Лишь тогда патриоты Падрона поняли, что аптекарь тоже отравился.
Величественная, но страшная картина. Символ патриотизма и милосердия. Сидя
на полу, женщины держали на руках Гарсиа де Паредеса; они осыпали его ласковыми
словами и благословениями с таким же жаром, с каким еще недавно требовали его
смерти. Мужчины с зажженными свечами стояли вокруг на коленях. А за темным
столом остались мертвые и умирающие французы; то один, то другой с тяжелым
стуком падал на пол.
При каждом предсмертном вздохе врага, при каждом падении тела лицо Гарсиа
де Паредеса освещалось торжествующей улыбкой, пока не настал час и его смерти.
Он погиб, оплакиваемый своими собратьями-патриотами.

Перевод Н. Медведева

_______________________________________________________________________________

Комментарии
Гарсиа де Паредес - знаменитый испанский воин (XV-XVI вв.).

2 мая 1808 года в Мадриде произошло вооруженное восстание против
французских захватчиков, жестоко подавленное наполеоновскими войсками.

Милон Кротонский - древнегреческий атлет.

Квиринал - папский дворец в Риме.

_______________________________________________________________________________

Подготовка текста - Лукьян Поворотов

Используются технологии uCoz