Педро Антонио де Аларкон
Сельское проишествие
Случай этот произошел в селении Рота, - в одном из тех чудесных маленьких
селений, что разбросаны полукругом по берегу бухты Кадис. Но, хоть оно
и маленькое, многие обращали на него внимание. С давних пор герцог Осуна (он же
герцог Аркосский) признал Роту жемчужиной своей короны; здесь возвышается один
из его замков, где мне знаком каждый камень.
Но речь пойдет не о замках и не о герцогах, а о славных землях вокруг Роты
и об одном скромном огороднике. Назовем его дядюшкой Бускабеатас, хоть это
в сущности скорее прозвище, чем имя.
Земли вокруг Роты, а особенно огороды, давали такой урожай, что даже после
того, как герцог получал свою долю в несколько тысяч фанег зерна и вся округа
была обеспечена вином (ибо народ здесь не очень-то жалует воду; да ее почти что
и нет, если не считать морской), - у крестьян хватало всякой всячины везти на
рынок в Кадис, а то и в Уэльву и даже в Севилью. Особенно славилось селение
помидорами и тыквами, такими замечательными и дешевыми - ну выше всяких похвал!
Вот почему в Андалусии огородников зовут помидорщиками и тыквенниками, а они
даже гордятся этими прозвдщами.
Им и вправду есть чем гордиться. Ведь земля, которая так щедро их кормит,
давая по три-четыре урожая в год, - на самом деле не земля, а чистый песок; он
непрестанно извергается бушующим океаном, яростными западными ветрами
разносится по всей округе и засыпает поля, как пепел, покрывающий окрестности
Везувия при извержении вулкана.
Но неблагодарную природу побеждает упорный труд человека. Я не знаю в мире
более трудолюбивых земледельцев, чем местные крестьяне. Ни струйки пресной воды
не протекало по здешним безотрадным полям. Ну и что же? Тыквенник изрешетил
землю колодцами и - вручную или воротом - добывает из недр драгоценную влагу,
питающую растения. Здесь нет чернозема. Ну и что же? Помидорщик отдает
полжизни, чтобы создать его, он превращает в удобрения даже морские водоросли.
Здесь удобряют и орошают не весь огород - на это не хватило бы ни навоза, ни
воды, - удобряют кружочки земли величиной с блюдце, сажают семечко тыквы или
зернышко помидора и поливают их вручную из кувшинчика, словно поят малое дитя.
Начиная с этого дня и до сбора урожая огородник неустанно заботится
о каждом растении, зреющем на своем кружочке, - заботится нежно и трогательно,
подобно старой деве, пекущейся о цветочных горшках. То польет; то подложит
щепотку навоза; то снимет гусениц и других вредных насекомых; то займется
лечением больных растений, подвязывая сломанные стебли и обкладывая тростником
или сухими листьями те побеги, что не в силах вынести палящих лучей солнца или
слишкбм резких порывов морского ветра. Наконец он считает стебли, листочки,
цветы и плоды по мере их появления, что-то шепчет им, ласкает их, целует,
благословляет и даже дает им меткие прозвища, чтобы запомнить каждый куст. (Без
преувеличения - усердие здешних огородников вошло в поговорку: я сам часто
слышал, что они раз сорок каждый кустик потрогают; поэтому к старости они уже
так сгорблены, что подбородком едва не касаются колен.)
Ведь согнувшись над грядками проводят они всю свою славную трудовую жизнь.
Вот и дядюшка Бускабеатас принадлежал к племени таких огородников.
В то время, о котором я хочу рассказать, он уже начал горбиться. Было ему
шестьдесят лет - и сорок из них он провел на своем огороде, рядом с морским
берегом.
А тыквы у него уродились замечательные и такие огромные, точно шары,
украшающие перила моста. Они уже начинали желтеть, как апельсины, изнутри
и снаружи, - а это значит, что была середина июня. Дядюшка Бускабеатас каждую
из них знал отлично - и насколько она поспела, и как выглядит, и как ее зовут;
особенно хорошо он знал сорок тыкв, самых крупных и зрелых, которые, казалось,
просили: "Сварите нас". Он нежно на них поглядывал, с грустью повторяя:
- Скоро нам придется расстаться!
Наконец он решился на жертву. Протягивая руку к дорогим его сердцу тыквам,
стоившим ему столько забот и труда, он вынес ужасный приговор.
- Завтра, - сказал он, - завтра я срежу эти сорок штук и повезу их на базар
в Кадис. Счастлив тот, кому они достанутся на обед! - и медленно пошел к дому.
Ночь он провел в тоске, как любящий отец накануне свадьбы единственной
дочери.
- Бедные мои тыковки! - вздыхал он то и дело, не в силах уснуть; но потом
поразмыслил и решил: "А что же мне делать с ними, как не продать? На то их
и растил! Меньше пятнадцати дуро за них не возьму".
Представьте себе его удивление, более того - его ярость и отчаяние, когда,
выйдя поутру в огород, он увидел, что все сорок тыкв украдены. Не тратя лишних
слов, скажу, что, подобно герою шекспировской драмы, огородник пришел
в неистовство; в порыве горя он повторял страшные слова Шейлока (роль которого,
говорят, так бесподобно играл Кэймбл):
- О, если бы я с тобой повстречался! Если бы я с тобой повстречался!
Когда дядюшка Бускабеатас был снова в состоянии хладнокровно размышлять, он
понял, что его драгоценные тыквы не могли остаться в селении, где вор не
рискнет их продать и где, кроме того, тыквы недорого ценятся.
- Черт меня дери, если они не в Кадисе! - сделал он вывод. - Этот мошенник,
ворюга, стащил их часов в десять вечера, а в двенадцать увез на барже. Сегодня
же поеду в Кадис на пассажирском судне, - и чудо будет, если я его не поймаю,
плута этакого, и не отберу моих деточек.
Долго еще стоял огородник на месте горестного происшествия, словно лаская
взглядом искалеченные стебли или подсчитывая, сколько тыкв у него украли,
а может быть - составляя мысленно опись понесенных убытков, чтобы предъявить
иск к похитителю. Наконец около восьми часов он пошел на пристань.
"Пассажирское судно" стояло готовое к отплытию - скорлупка, которая
отправлялась каждое утро в Кадис ровно в девять утра. Другое судно, грузовое, с
ящиками фруктов и овощей отходило в том же направлении в полночь; его прозвали
"часовым", потому что за час, а иной раз - при попутном ветре - даже за сорок
минут оно покрывало три лиги, отделяющие владение герцогов Аркосских от
древнего города Геракла.
В половине десятого утра дядюшка Бускабеатас остановился перед лотком
с овощами на кадисском рынке.
- Вот они, мои тыквы! - воскликнул он, обращаясь к сонному полицейскому,
которого привел с собой. - Заберите его! - и показал на продавца.
- Меня арестовать?! - заорал возмущенный крестьянин. - Это мои тыквы. Я их
купил.
- Об этом вам придется рассказать алькальду, - возразил дядюшка
Бускабеатас.
- Еще что!
- Да, вот так!
- Ворюга!
- Сам ты мошенник!
- Повежливей, вы, дядьки. Нечего тут браниться, - сказал полицейский
с присущим ему хладнокровием, тыкая кулаком в грудь каждому из спорящих.
Вокруг уже собирался народ; не заставил себя ждать и рехидор, или
правительственный чиновник, как его здесь звали: в его обязанности входило
наблюдать за порядками на рынке. Полицейский передал подошедшему чиновнику роль
судьи, и когда этот достойный представитель власти ознакомился с делом, он
с важным видом спросил продавца:
- У кого вы приобрели эти тыквы?
- У дядюшки такого-то из Роты, - ответил продавец.
- Так я и знал! - закричал Бускабеатас. - Кому же другому! У него ничего не
родится, вот он и лезет в чужой огород!
- Но если допустить предположение, что у вас в самом деле были похищены
минувшей ночью сорок тыкв, - продолжал допрашивать чиновник, обращаясь
к старому огороднику, - кто может поручиться, что вам принадлежат именно эти, а
не другие тыквы?!
- То есть как это кто? - возразил дядюшка Бускабеатас. - Да я их знаю! Дай
вам бог так знать своих дочек, если они у вас имеются! Я же их вырастил!
Смотрите-ка: вот эту зовут Крепыш, а вот эта - Кубышка, а эта вот - Пузан,
а та - Пеструшка, а эту я назвал Мануэла... потому что очень уж она смахивает
на мою меньшую дочку.
И бедный старик горько заплакал.
- Все это хорошо, - отвечал чиновник, - но закон не может удовлетвориться
тем фактом, что вы узнали ваши овощи. Необходимо удостоверить идентичность
предмета, и посему вы обязаны представить неопровержимые доказательства...
Сеньоры, я не вижу в этом ничего смешного. Перед вами - служитель закона!
- А вот глядите, сейчас я всем докажу - и не сойдя с места, - что эти тыквы
с моего огорода, - сказал дядюшка Бускабеатас к удивлению всех присутствующих.
Он бросил на землю узелок, который держал в руке, стал на колени и, прочно
усевшись на собственные пятки, принялся спокойно развязывать кончики платка.
Удивление чиновника, продавца и зевак возросло еще больше.
- Что у него там такое? - спрашивали все. В это время подошел еще один
любопытный взглянуть, что тут происходит, и продавец, едва завидев его,
воскликнул:
- Вот здорово, что вы пришли, дядюшка! Этот человек уверяет, будто тыквы,
что вы мне вчера продали, вот эти самые, - вовсе не ваши, а краденые.
Поговорите-ка с ним!
Прибывший побелел, как полотно, и хотел было уйти. Но толпа его не пустила,
да и сам чиновник приказал ему остаться.
А наш дядюшка Бускабеатас увидел заподозренного в воровстве и говорит ему:
- Теперь ты у меня посмотришь!
Незнакомец пришел в себя и возражает:
- Потише, потише! Прежде подумайте, потом говорите. Не то, если у вас не
найдется доказательств, упеку вас за клевету. Это мои тыквы, с моего огорода
в Эхидо, сам их растил; я уж немало таких привез нынешним летом в Кадис,
и никто не докажет, что это не так.
- А вот увидим! — ответил дядюшка Бускабеатас, который к тому времени уже
развязал узелок.
По земле рассыпались тыквенные плети, еще зеленые и сочные; а старый
огородник, сидя на корточках, надрывался от смеха и, наконец, обратился
к чиновнику и к толпе со следующими словами:
- Милостивые государи, приходилось ли вам платить налоги? Ну, тогда вы,
значит, видели зеленую книжонку у сборщика, он из нее выдает расписки, а внутри
остается хвостик или корешок, чтоб можно было проверить, правильная была
расписка или же нет.
- То, что вы описываете, называется талонной книжкой, - важно сообщил
чиновник.
- Вот ее-то я и принес. Талонную книжку с моего огорода, а попросту говоря,
хвостики от этих тыкв. А не верите, посмотрите: этот хвост подходит сюда... тут
уж не придерешься! Вот этот... ясное дело, он вон от той. А этот, потолще, - он
уж будет от этой. И верно! А этот - сюда, тот - вот туда...
Старик приставлял хвостики, или плети, к выемкам, которые сохранились
в каждой сорванной тыкве, и зрители убеждались, что неровные и причудливые их
поверхности и впрямь подходили точь-в-точь к белесоватой ямке, влажной, как
рана на теле плода.
Присев на корточки, все, даже полицейский и сам чиновник, принялись
помогать дядюшке Бускабеатасу, приговаривая хором с ребяческой радостью:
- Вот оно! Вот оно! Какие уж тут сомнения! Глядите-ка! Этот - отсюда...
этот - оттуда... Тот вот - к этой... - Этот - вон к той...
Мужчины громко хохотали, мальчишки свистели, женщины призывали проклятия на
голову вора, старый огородник плакал слезами радости и торжества, а полицейский
то и дело награждал похитителя звонкими шлепками, горя нетерпением скорее
отвести его в тюрьму.
Вряд ли стоит добавлять, что блюститель порядка дождался этой радости, что
неудачливого вора заставили вернуть продавцу пятнадцать дуро, что продавец тут
же отдал их дядюшке Бускабеатасу, и старый огородник отправился наконец домой,
сияя от радости и бормоча себе под нос:
- Ох, и хороши они были на лотке! Вот только жаль, Мануэлу с собой не
прихватил. Вечером бы съел ее, а семечки бы спрятал.
Перевод Н. Трауберг
_______________________________________________________________________________
Комментарии
Фанега - мера емкости, равная 55,5 л.
Рехидор - член городского совета.
_______________________________________________________________________________
Подготовка текста - Лукьян Поворотов
Используются технологии
uCoz