Педро Антонио де Аларкон



Сельское проишествие

Случай этот произошел в селении Рота, - в одном из тех чудесных маленьких селений, что разбросаны полукругом по берегу бухты Кадис. Но, хоть оно и маленькое, многие обращали на него внимание. С давних пор герцог Осуна (он же герцог Аркосский) признал Роту жемчужиной своей короны; здесь возвышается один из его замков, где мне знаком каждый камень. Но речь пойдет не о замках и не о герцогах, а о славных землях вокруг Роты и об одном скромном огороднике. Назовем его дядюшкой Бускабеатас, хоть это в сущности скорее прозвище, чем имя. Земли вокруг Роты, а особенно огороды, давали такой урожай, что даже после того, как герцог получал свою долю в несколько тысяч фанег зерна и вся округа была обеспечена вином (ибо народ здесь не очень-то жалует воду; да ее почти что и нет, если не считать морской), - у крестьян хватало всякой всячины везти на рынок в Кадис, а то и в Уэльву и даже в Севилью. Особенно славилось селение помидорами и тыквами, такими замечательными и дешевыми - ну выше всяких похвал! Вот почему в Андалусии огородников зовут помидорщиками и тыквенниками, а они даже гордятся этими прозвдщами. Им и вправду есть чем гордиться. Ведь земля, которая так щедро их кормит, давая по три-четыре урожая в год, - на самом деле не земля, а чистый песок; он непрестанно извергается бушующим океаном, яростными западными ветрами разносится по всей округе и засыпает поля, как пепел, покрывающий окрестности Везувия при извержении вулкана. Но неблагодарную природу побеждает упорный труд человека. Я не знаю в мире более трудолюбивых земледельцев, чем местные крестьяне. Ни струйки пресной воды не протекало по здешним безотрадным полям. Ну и что же? Тыквенник изрешетил землю колодцами и - вручную или воротом - добывает из недр драгоценную влагу, питающую растения. Здесь нет чернозема. Ну и что же? Помидорщик отдает полжизни, чтобы создать его, он превращает в удобрения даже морские водоросли. Здесь удобряют и орошают не весь огород - на это не хватило бы ни навоза, ни воды, - удобряют кружочки земли величиной с блюдце, сажают семечко тыквы или зернышко помидора и поливают их вручную из кувшинчика, словно поят малое дитя. Начиная с этого дня и до сбора урожая огородник неустанно заботится о каждом растении, зреющем на своем кружочке, - заботится нежно и трогательно, подобно старой деве, пекущейся о цветочных горшках. То польет; то подложит щепотку навоза; то снимет гусениц и других вредных насекомых; то займется лечением больных растений, подвязывая сломанные стебли и обкладывая тростником или сухими листьями те побеги, что не в силах вынести палящих лучей солнца или слишкбм резких порывов морского ветра. Наконец он считает стебли, листочки, цветы и плоды по мере их появления, что-то шепчет им, ласкает их, целует, благословляет и даже дает им меткие прозвища, чтобы запомнить каждый куст. (Без преувеличения - усердие здешних огородников вошло в поговорку: я сам часто слышал, что они раз сорок каждый кустик потрогают; поэтому к старости они уже так сгорблены, что подбородком едва не касаются колен.) Ведь согнувшись над грядками проводят они всю свою славную трудовую жизнь. Вот и дядюшка Бускабеатас принадлежал к племени таких огородников. В то время, о котором я хочу рассказать, он уже начал горбиться. Было ему шестьдесят лет - и сорок из них он провел на своем огороде, рядом с морским берегом. А тыквы у него уродились замечательные и такие огромные, точно шары, украшающие перила моста. Они уже начинали желтеть, как апельсины, изнутри и снаружи, - а это значит, что была середина июня. Дядюшка Бускабеатас каждую из них знал отлично - и насколько она поспела, и как выглядит, и как ее зовут; особенно хорошо он знал сорок тыкв, самых крупных и зрелых, которые, казалось, просили: "Сварите нас". Он нежно на них поглядывал, с грустью повторяя: - Скоро нам придется расстаться! Наконец он решился на жертву. Протягивая руку к дорогим его сердцу тыквам, стоившим ему столько забот и труда, он вынес ужасный приговор. - Завтра, - сказал он, - завтра я срежу эти сорок штук и повезу их на базар в Кадис. Счастлив тот, кому они достанутся на обед! - и медленно пошел к дому. Ночь он провел в тоске, как любящий отец накануне свадьбы единственной дочери. - Бедные мои тыковки! - вздыхал он то и дело, не в силах уснуть; но потом поразмыслил и решил: "А что же мне делать с ними, как не продать? На то их и растил! Меньше пятнадцати дуро за них не возьму". Представьте себе его удивление, более того - его ярость и отчаяние, когда, выйдя поутру в огород, он увидел, что все сорок тыкв украдены. Не тратя лишних слов, скажу, что, подобно герою шекспировской драмы, огородник пришел в неистовство; в порыве горя он повторял страшные слова Шейлока (роль которого, говорят, так бесподобно играл Кэймбл): - О, если бы я с тобой повстречался! Если бы я с тобой повстречался! Когда дядюшка Бускабеатас был снова в состоянии хладнокровно размышлять, он понял, что его драгоценные тыквы не могли остаться в селении, где вор не рискнет их продать и где, кроме того, тыквы недорого ценятся. - Черт меня дери, если они не в Кадисе! - сделал он вывод. - Этот мошенник, ворюга, стащил их часов в десять вечера, а в двенадцать увез на барже. Сегодня же поеду в Кадис на пассажирском судне, - и чудо будет, если я его не поймаю, плута этакого, и не отберу моих деточек. Долго еще стоял огородник на месте горестного происшествия, словно лаская взглядом искалеченные стебли или подсчитывая, сколько тыкв у него украли, а может быть - составляя мысленно опись понесенных убытков, чтобы предъявить иск к похитителю. Наконец около восьми часов он пошел на пристань. "Пассажирское судно" стояло готовое к отплытию - скорлупка, которая отправлялась каждое утро в Кадис ровно в девять утра. Другое судно, грузовое, с ящиками фруктов и овощей отходило в том же направлении в полночь; его прозвали "часовым", потому что за час, а иной раз - при попутном ветре - даже за сорок минут оно покрывало три лиги, отделяющие владение герцогов Аркосских от древнего города Геракла. В половине десятого утра дядюшка Бускабеатас остановился перед лотком с овощами на кадисском рынке. - Вот они, мои тыквы! - воскликнул он, обращаясь к сонному полицейскому, которого привел с собой. - Заберите его! - и показал на продавца. - Меня арестовать?! - заорал возмущенный крестьянин. - Это мои тыквы. Я их купил. - Об этом вам придется рассказать алькальду, - возразил дядюшка Бускабеатас. - Еще что! - Да, вот так! - Ворюга! - Сам ты мошенник! - Повежливей, вы, дядьки. Нечего тут браниться, - сказал полицейский с присущим ему хладнокровием, тыкая кулаком в грудь каждому из спорящих. Вокруг уже собирался народ; не заставил себя ждать и рехидор, или правительственный чиновник, как его здесь звали: в его обязанности входило наблюдать за порядками на рынке. Полицейский передал подошедшему чиновнику роль судьи, и когда этот достойный представитель власти ознакомился с делом, он с важным видом спросил продавца: - У кого вы приобрели эти тыквы? - У дядюшки такого-то из Роты, - ответил продавец. - Так я и знал! - закричал Бускабеатас. - Кому же другому! У него ничего не родится, вот он и лезет в чужой огород! - Но если допустить предположение, что у вас в самом деле были похищены минувшей ночью сорок тыкв, - продолжал допрашивать чиновник, обращаясь к старому огороднику, - кто может поручиться, что вам принадлежат именно эти, а не другие тыквы?! - То есть как это кто? - возразил дядюшка Бускабеатас. - Да я их знаю! Дай вам бог так знать своих дочек, если они у вас имеются! Я же их вырастил! Смотрите-ка: вот эту зовут Крепыш, а вот эта - Кубышка, а эта вот - Пузан, а та - Пеструшка, а эту я назвал Мануэла... потому что очень уж она смахивает на мою меньшую дочку. И бедный старик горько заплакал. - Все это хорошо, - отвечал чиновник, - но закон не может удовлетвориться тем фактом, что вы узнали ваши овощи. Необходимо удостоверить идентичность предмета, и посему вы обязаны представить неопровержимые доказательства... Сеньоры, я не вижу в этом ничего смешного. Перед вами - служитель закона! - А вот глядите, сейчас я всем докажу - и не сойдя с места, - что эти тыквы с моего огорода, - сказал дядюшка Бускабеатас к удивлению всех присутствующих. Он бросил на землю узелок, который держал в руке, стал на колени и, прочно усевшись на собственные пятки, принялся спокойно развязывать кончики платка. Удивление чиновника, продавца и зевак возросло еще больше. - Что у него там такое? - спрашивали все. В это время подошел еще один любопытный взглянуть, что тут происходит, и продавец, едва завидев его, воскликнул: - Вот здорово, что вы пришли, дядюшка! Этот человек уверяет, будто тыквы, что вы мне вчера продали, вот эти самые, - вовсе не ваши, а краденые. Поговорите-ка с ним! Прибывший побелел, как полотно, и хотел было уйти. Но толпа его не пустила, да и сам чиновник приказал ему остаться. А наш дядюшка Бускабеатас увидел заподозренного в воровстве и говорит ему: - Теперь ты у меня посмотришь! Незнакомец пришел в себя и возражает: - Потише, потише! Прежде подумайте, потом говорите. Не то, если у вас не найдется доказательств, упеку вас за клевету. Это мои тыквы, с моего огорода в Эхидо, сам их растил; я уж немало таких привез нынешним летом в Кадис, и никто не докажет, что это не так. - А вот увидим! — ответил дядюшка Бускабеатас, который к тому времени уже развязал узелок. По земле рассыпались тыквенные плети, еще зеленые и сочные; а старый огородник, сидя на корточках, надрывался от смеха и, наконец, обратился к чиновнику и к толпе со следующими словами: - Милостивые государи, приходилось ли вам платить налоги? Ну, тогда вы, значит, видели зеленую книжонку у сборщика, он из нее выдает расписки, а внутри остается хвостик или корешок, чтоб можно было проверить, правильная была расписка или же нет. - То, что вы описываете, называется талонной книжкой, - важно сообщил чиновник. - Вот ее-то я и принес. Талонную книжку с моего огорода, а попросту говоря, хвостики от этих тыкв. А не верите, посмотрите: этот хвост подходит сюда... тут уж не придерешься! Вот этот... ясное дело, он вон от той. А этот, потолще, - он уж будет от этой. И верно! А этот - сюда, тот - вот туда... Старик приставлял хвостики, или плети, к выемкам, которые сохранились в каждой сорванной тыкве, и зрители убеждались, что неровные и причудливые их поверхности и впрямь подходили точь-в-точь к белесоватой ямке, влажной, как рана на теле плода. Присев на корточки, все, даже полицейский и сам чиновник, принялись помогать дядюшке Бускабеатасу, приговаривая хором с ребяческой радостью: - Вот оно! Вот оно! Какие уж тут сомнения! Глядите-ка! Этот - отсюда... этот - оттуда... Тот вот - к этой... - Этот - вон к той... Мужчины громко хохотали, мальчишки свистели, женщины призывали проклятия на голову вора, старый огородник плакал слезами радости и торжества, а полицейский то и дело награждал похитителя звонкими шлепками, горя нетерпением скорее отвести его в тюрьму. Вряд ли стоит добавлять, что блюститель порядка дождался этой радости, что неудачливого вора заставили вернуть продавцу пятнадцать дуро, что продавец тут же отдал их дядюшке Бускабеатасу, и старый огородник отправился наконец домой, сияя от радости и бормоча себе под нос: - Ох, и хороши они были на лотке! Вот только жаль, Мануэлу с собой не прихватил. Вечером бы съел ее, а семечки бы спрятал. Перевод Н. Трауберг _______________________________________________________________________________

Комментарии

Фанега - мера емкости, равная 55,5 л. Рехидор - член городского совета. _______________________________________________________________________________ Подготовка текста - Лукьян Поворотов


Используются технологии uCoz