Висенте Бласко Ибаньес



   В море

    В два часа ночи у дверей хижины кто-то позвал: 
    - Антонио! Антонио! 
    Антонио вскочил с постели. Сосед, с которым он обычно вместе рыбачил, зашел 
за ним, - пора выходить в море. 
    Спал Антонио в эту ночь совсем мало. До одиннадцати он протолковал с женой: 
бедняжка Руфина беспокойно ворочалась в кровати, обдумывая,  как  свести  концы 
с концами. Дела шли из рук вон плохо. Ну и лето же нынче  выдалось!  В  прошлом 
году тунец в Средиземном море шел сплошным косяком!  Меньше чем двести - триста 
арроб в день тогда и не ловили - это уж на худой конец. Деньги так  и  сыпались 
на рыбаков, словно манна небесная; и тот, кто, подобно Антонио,  не был гулякой 
и умел беречь копейку, мог купить лодку и стать сам себе хозяином. 
    Маленькая гавань теперь была забита до отказа. Целая флотилия выстраивалась 
там на ночь - не повернешься! Да, лодок стало  больше,  но  рыба  почти  совсем 
пропала. Одни водоросли в сетях да мелкая рыбешка,  от  которой  на  сковородке 
ничего не остается. Тунцы, видно,  выбрали в этом году другой путь,  и никто не 
мог похвастать, что поймал хоть одного. 
    Руфина была в полном отчаянии: в доме ни  гроша,  задолжали  и  в  булочную 
и в лавку, а тут еще  сеньор  Томас,  отставной  шкипер,  ростовщик,  державший 
в руках всю деревню, донимает непрерывными угрозами - требует  хоть  небольшого 
взноса в счет тех пятидесяти дуро,  которые  они  заняли  под  проценты,  чтобы 
достроить лодку; статная и легкокрылая красавица поглотила все их сбережения... 
    Одеваясь, Антонио разбудил сына, девятилетнего "юнгу",  выполнявшего в море 
работу взрослого мужчины. 
    - Может, хоть  сегодня  повезет,  -  пробормотала,  не  вставая,  Руфина. - 
Корзинка с едой на кухне. Вчера в лавке мне уже  не  хотели  в  долг  давать... 
О господи, да что ж это за собачье ремесло такое! 
    - Замолчи, жена! Море свирепо, да  бог  милостив.  Вчера,  говорят,  видели 
такого тунца, что один потянет арроб тридцать с лишним. Вот  бы  поймать  его - 
шестьдесят дуро, это уж как пить дать! 
    И  рыбак,  заканчивая  сборы,  рисовал  в  своем   воображении   громадную, 
отбившуюся от стаи рыбину, которая в силу привычки пришла в  те  же  воды,  что 
и в прошлом году. 
    Маленький Антоньико, уже вполне готовый, стоял посреди  комнаты,  серьезный 
и гордый сознанием, что зарабатывает себе на хлеб в том возрасте,  когда другие 
дети еще играют. На плече он держал корзину с провизией, а в  руке  -  плетенку 
с мелкой рыбешкой, лучшей приманкой для тунцов. 
    Отец и сын вышли из дому и зашагали вдоль берега  моря  прямо  к  пристани. 
Сосед, поджидая их в лодке, уже готовил паруса. 
    Рыбачья флотилия выходила в море. В темноте покачивался лес мачт,  мелькали 
черные силуэты матросов, с глухим шумом ударялись  о  палубу  снасти,  слышался 
визг веревок в блоках, и, словно огромные простыни,  взмывали кверху и реяли по 
ветру паруса. 
    Прямые улицы деревушки выбрасывали к самой воде свои беленькие домики,  где 
селились приезжавшие на лето к морю горожане.  Вблизи мола ярко освещенные окна 
большого  дома  пылали,  как  раскаленные  горны,  заливая  бухту  красноватыми 
потоками света. Казино!  Антонио  посмотрел  на  него  с  ненавистью.  Вот  как 
проводят ночи эти господа! Играют в карты на деньги! Им  небось  не  приходится 
вставать чуть свет, чтобы добыть себе кусок хлеба! 
    - Живей, живей! Вон сколько народу уже отчалило! - поторапливал Антонио. 
    Рыбаки взялись за веревки. Большой латинский парус медленно  пополз  вверх, 
надулся и заполоскался по ветру. 
    Сначала лодка тихо плыла по спокойной  глади  бухты,  затем  миновала  мыс, 
закачалась на волнах и вышла в открытое море. 
    Впереди - бескрайняя тьма ночи, озаряемая лишь мерцанием звезд;  а вокруг - 
лодки, со всех сторон остроконечные лодки, точно призраки, скользящие по темным 
волнам. 
    Сосед поглядел на горизонт. 
    - Антонио, ветер-то меняется. 
    - Я и сам вижу. 
    - Похоже, буря собирается. 
    - Ничего! Так держи! Уйдем подальше от этих трусов. 
    И лодка, вместо того чтобы повернуть  и  идти  вдоль  берега,  как  другие, 
продолжала держать курс в открытое море. 
    Рассвело. Багровый блин солнца отражался  в  море  огненным  треугольником, 
и волны пылали, точно зарево чудовищного пожара. Антонио сидел на  руле,  сосед 
около мачты, а мальчуган  на  носу  пристально  вглядывался  в  море.  С  кормы 
и бортов свешивалось в воду множество крючков с нацепленной приманкой. Время от 
времени  леска  дергалась,  и  рыбка,  как  оживший  кусочек  олова,   взлетала 
и переворачивалась в воздухе... Но клевала одна мелюзга- улов никудышный! 
    Так прошло несколько часов. А лодка все неслась вперед  и  то  ложилась  на 
борт, то взлетала на гребень волны, обнажая  свое  красное  брюхо.  Становилось 
жарко, и Антоньико все чаще спускался в тесный трюм,  чтобы  напиться  воды  из 
бочки. 
    К десяти часам утра берег совсем исчез из  виду,  и  лишь  вдалеке,  словно 
плавники фантастических белых рыб, маячили паруса других лодок. 
    - Послушай-ка, Антонио, - взмолился наконец сосед, - да что мы, в Оран, что 
ли, идем? Уж коль здесь рыба не клюет, так, сколько  ни  плыви,  все  проку  не 
будет. 
    Антонио повернул руль  и  повел  лодку  правым  галсом,  вдоль  берега,  не 
приближаясь к нему. 
    - Давай закусим, - сказал он весело. - Тащи сюда корзину, куманек.  А  там, 
глядишь, и рыба клевать надумает. 
    На завтрак каждый получил большую краюху хлеба и луковицу... 
    Между тем ветер усилился, и лодку бросало на крутых волнах. Вдруг  на  носу 
раздался крик Антоньико: 
    - Пап, рыба! Да большущая какая! Тунец! 
    Луковицы и хлеб покатились по палубе; мужчины перегнулись за борт.  В самом 
деле - тунец! Огромный, жирный, пузатый! Черная бархатная спина  его  виднелась 
почти у самой поверхности воды. Наверно, тот самый "холостяк",  о  котором  без 
конца толковали рыбаки! 
    Легкими взмахами сильного хвоста гигантская  рыбина  быстро  передвигалась, 
показываясь то у одного, то у другого борта лодки, исчезала в глубине  и  снова 
всплывала. 
    Покраснев от волнения, Антонио поспешно забросил леску с крепким,  толщиной 
в палец, крючком. 
    Вокруг лодки тотчас образовался водоворот, и она резко накренилась,  словно 
кто-то со страшной силой вцепился  в  киль,  пытаясь  остановить  и  опрокинуть 
суденышко. Палуба качалась, уходила  из-под  ног,  мачта  трещала  под  напором 
ветра... Но вдруг - толчок, лодка подскочила и снова понеслась по волнам. 
    Леска, натянувшаяся было до отказа, обмякла и безжизненно повисла. Вытащили 
крючок; как ни был он крепок, рыба перекусила его пополам. 
    Сосед с огорчением покачал головой.
    - Антонио, - сказал он, - эта рыба нам не  по  зубам.  Пусть  себе  уходит. 
Скажи еще спасибо, что она крючок перегрызла. Чуть ко дну не пошли. 
    - Бросить такого тунца? - закричал хозяин лодки. - Да ты что,  с ума сошел? 
Знаешь ли ты ему цену? Нет, черт возьми,  тут  уж  трусить  да  раздумывать  не 
приходится! За ним! 
    И,  повернув  лодку,  он  направил  ее  снова  туда,  где  повстречался  им 
"холостяк". 
    Опять спустили в море леску с громадным крюком и  насадили  на  него  сразу 
несколько живцов. Не выпуская руля, Антонио схватил  острый  багор.  Уж  он  ее 
угостит на славу, глупую здоровенную тварь, пусть только покажется на глаза! 
    Леска за кормой натянулась почти отвесно. Лодка  содрогнулась  и  угрожающе 
затрещала. Тунец на этот раз зацепился крепко, и,  пытаясь избавиться от крюка, 
тянул на себя лодку; словно обезумев, плясала она на волнах. 
    Вода, казалось, кипела. Мутный водоворот выбрасывал  столбы  шипящей  пены, 
и море клокотало, точно в глубинах его сражались  не  на  жизнь,  а  на  смерть 
свирепые великаны. 
    Внезапно лодка, будто схваченная незримой рукой, легла набок,  вода хлынула 
на палубу и наполовину затопила ее. От резкого толчка рыбаков  свалило  с  ног. 
Антонио выпустил руль и едва не  полетел  за  борт.  Но  в  эту  минуту  что-то 
затрещало, и лодка выпрямилась. Оборвав леску, тунец  всплыл  у  самого  борта, 
поднимая  могучим  хвостом  фонтаны  брызг.  Ах  разбойник!  Теперь   уж   тебе 
несдобровать! С бешеной яростью, словно перед ним был  заклятый  враг,  Антонио 
обрушился на тунца с багром. Железо вонзилось в клейкую чешую, и, обагрив волны 
кровью, раненое животное камнем ушло под воду - в глубокую красную воронку. 
    Антонио перевел дух. Просто чудом  спаслись!  Всего  несколько  секунд  это 
продолжалось, но еще немного - и быть бы им на дне! 
    Он окинул взглядом мокрую палубу. Сосед, вцепившись в  мачту,  сидел  у  ее 
подножья, побледневший, но по-прежнему спокойный. 
    - Уж я думал, конец нам, Антонио, - сказал он. - Ну и наглотался же я воды! 
Проклятая рыбища! Но ты молодцом - здорово ее пристукнул. Сейчас всплывет,  вот 
увидишь... 
    - А где малыш? - в вопросе отца прозвучала  тревога.  Он  словно  страшился 
отпета. 
    На палубе мальчика не было. Антонио  соскочил  в  люк,  надеясь  найти  его 
в трюме. Вода доходила до колен: лодка сильно зачерпнула. Но до  того  ли  было 
сейчас? Впотьмах он торопливо обшарил крохотное помещение, но наткнулся лишь на 
бочонок с водой да запасные снасти. Как безумный выскочил он на палубу. 
    - Мальчик мой! Антоньико! Сыночек! 
    Сосед только безнадежно развел руками. Да разве не были они на  волосок  от 
гибели? Оглушенный неожиданным толчком, мальчуган, верно, разом пошел  ко  дну. 
Однако рыбак промолчал, затаив эти мысли про себя. 
    Вдали, там, где чуть было не потонула лодка, что-то темнело на  поверхности 
воды. 
    - Это он! - закричал Антонио и, бросившись в воду,  поплыл  изо  всех  сил. 
Сосед стал поспешно зарифлять паруса. 
    Когда несчастный отец убедился, что темный предмет был всего  лишь  веслом, 
которое слизнула с палубы волна, силы  едва  не  покинули  его.  Поднимаясь  на 
гребень волны,  бедняга  рывком  выбрасывал  вверх  свое  тело,  чтобы  окинуть 
взглядом море как можно дальше. Но кругом  -  только  вода.  На  ее  бескрайней 
поверхности лишь он да плывущая к нему лодка... 
    Но  вот  из  морской  пучины  поднялась  черная  туша,   судорожно  корчась 
в окрашенной кровью воде. То был издыхавший тунец... Дорого же он ему обошелся! 
Жизнь единственного сына, жизнь его Антоньико - за эту тварь!  Боже  праведный, 
да разве добывают хлеб такой ценой?! 
    Больше часу провел Антонио в море. Он все  плыл  и  плыл,  каждом  всплеске 
волны ему казалось, что  вот-вот  из-под  ног  его  всплывет  тело  сына.  Оно, 
чудилось ему, качается вон там, совсем близко, между двух высоких валов.  Но то 
были лишь темнеющие волны. 
    Антонио так бы и остался в море, умер бы вместе с сыном.  Приятелю пришлось 
силком вытаскивать его из воды, как строптивого ребенка. 
    Уложив беднягу на палубу, он спросил: 
    - Что будем делать, Антонио? 
    Тот не отвечал. 
    - Нельзя так убиваться, дружище.  Это  наша  жизнь,  ничего  не  поделаешь. 
Мальчик погиб в море - там, где погибли наши деды и прадеды,  где  и  мы  умрем 
в один прекрасный день. Раньше или позже - не все ли равно?  А сейчас надо дело 
делать. Не забывай - мы бедняки. 
    И, захватив двумя веревочными  петлями  тяжелую  тушу,  он  потащил  ее  на 
буксире среди пены, окрашенной кровью... 
    Ветер дул попутный, но отяжелевшая лодка шла с трудом, и двое мужчин, истые 
моряки, словно забыв о страшном несчастье, с  черпаками  в  руках,  скрючившись 
в три погибели, откачивали воду. За этим занятием время шло незаметно.  Тяжелый 
труд действовал на Антонио отупляюще, затуманивал его мозг,  но слезы все текли 
и текли по его лицу и, смешиваясь с водой на дне трюма,  летели  вместе  с  ней 
в море - могилу Антоньико. 
    Избавляясь  от  зачерпнутой  воды,  лодка  быстро  набирала  скорость.  Уже 
показался берег с белыми домами в золотых лучах заходящего солнца. 
    При виде земли боль и страх с новой силой пробудились в душе Антонио. 
    - Что скажет моя жена, моя Руфина? - восклицал он со стоном. 
    Мысль о встрече с женой повергала его в дрожь: как все сильные  и  отважные 
мужчины, в семье он был рабом. 
    Лаская слух, разносилась над морем мелодия веселого вальса. Ветер, дувший с 
берега, подхватывал стремительные, ликующие звуки и, точно приветствие,  нес их 
навстречу  лодке.  Оркестр  играл   на   набережной,   против   казино.   Вдоль 
подстриженных пальм аллеи проплывали, похожие издали на цветные  бусины  четок, 
шелковые зонтики, соломенные  шляпы,  светлые  и  яркие  наряды  развлекающихся 
дачников. Дети в белых и розовых платьицах  прыгали,  гонялись  за  мячами  или 
кружились в веселых хороводах, сливаясь в сплошное цветное колесо. 
    А на молу столпились  рыбаки;  их  зоркие  глаза,  привыкшие  к  безбрежным 
просторам океана, уже успели различить, какую добычу тащила  на  буксире  лодка 
Антонио. Но хозяин лодки видел одну  лишь  фигуру  у  края  волнореза:  высокая 
женщина, смуглая и простоволосая, стояла на прибрежном утесе,  и  ветер  трепал 
подол ее юбки. 
    Лодка пришвартовалась. Ее встретили бурей восторга. Всем  хотелось  поближе 
взглянуть на огромного тунца. Рыбаки  бросали  на  добычу  Антонио  завистливые 
взгляды, а голые, кирпичного цвета сорванцы-ребятишки  прыгали  в  воду,  чтобы 
потрогать могучий хвост рыбы. 
    Растолкав зевак, Руфина подбежала к мужу, который  выслушивал  поздравления 
друзей, понурив голову и тупо уставившись в землю. 
    - А мальчик? Где наш мальчик? 
    Бедняга  опустил  голову  еще  ниже,  втянул  ее  в  плечи,   словно  желая 
провалиться сквозь землю, исчезнуть, ничего не видеть и не слышать. 
    - Да где же Антоньико? 
    Впившись горящими глазами в лицо мужа, Руфина схватила его за ворот  и  изо 
всех сил встряхнула, но тут  же  отступила  и,  всплеснув  руками,  разразилась 
отчаянным воплем: 
    - Господи Иисусе! Утонул мой Антоньико! Умер! Остался в море! 
    - Да, жена,  -  медленно  проговорил  наконец  несчастный  отец,  запинаясь 
и с трудом выговаривая слова. Слезы душили его. - Беда с ним стряслась. Мальчик 
утонул. Утонул, как его дед, как утону когда-нибудь и я. Море нас  кормит,  оно 
же нас и пожирает. Что поделаешь! Не все рождаются, чтобы стать епископами. 
    Но жена не слушала его. В припадке отчаяния она каталась по земле,  обнажая 
в  корчах  худое,  жилистое,  как  у  рабочей  скотины,  тело,  рвала  на  себе 
растрепавшиеся волосы, царапала ногтями лицо. 
    - Сыночек мой! Антоньико! 
    Соседки, жены рыбаков, подбежали к Руфине.  Почти  все  они  сами  испытали 
такое же горе... Сильными руками они подняли ее и понесли к дому. 
    Кто-то из рыбаков дал безудержно рыдающему Антонио стакан  вина.  А  сосед, 
весь во власти житейского эгоизма, уже бойко торговался с  перекупщиками  рыбы, 
зарившимися на необычайный улов... 
    Сгущались сумерки. Море, отсвечивая  золотом,  тихо  плескалось  у  берега. 
Издалека все глуше доносились отчаянные крики несчастной, обезумевшей  от  горя 
матери, которую рыбачки тащили на руках домой: 
    - Антоньико! Мой мальчик! 
    А под пальмами мелькали нарядные платья и улыбались  счастливые  люди.  Они 
даже не заметили несчастья, случившегося  так  близко  от  них,  не  кинули  ни 
единого взгляда на трагедию нищеты! 
    Мелодия томного вальса, гимн веселому безумию, плыла  над  заливом,  лаская 
своим страстным дыханием вечную красоту моря. 

    Перевод М. Абезгауз


_______________________________________________________________________________

    Подготовка текста - Лукьян Поворотов