Антон Павлович Чехов 



   Клевета

    Учитель чистописания Сергей Капитоныч Ахинеев выдавал свою дочку Наталью за 
учителя истории и географии Ивана Петровича Лошадиных. Свадебное веселье  текло 
как по маслу. В зале пели, играли, плясали. По комнатам, как угорелые,  сновали 
взад и  вперед  взятые  напрокат  из  клуба  лакеи  в  черных  фраках  и  белых 
запачканных галстуках.  Стоял  шум  и  говор.  Учитель  математики  Тарантулов, 
француз Падекуа и младший ревизор контрольной палаты Егор Венедиктыч Мзда, сидя 
рядом на диване, спеша и  перебивая  друг  друга,  рассказывали  гостям  случаи
погребения заживо и высказывали свое мнение о спиритизме. Все трое не верили  в 
спиритизм, но допускали, что на этом свете есть много такого, чего  никогда  не 
постигнет ум человеческий.  В  другой  комнате  учитель  словесности  Додонский 
объяснял гостям случаи,  когда  часовой  имеет  право  стрелять  в  проходящих. 
Разговоры были, как видите, страшные, но  весьма  приятные.  В  окна  со  двора 
засматривали люди, по своему  социальному  положению  не  имевшие  права  войти 
внутрь.
    Ровно в полночь хозяин Ахинеев прошел в  кухню  поглядеть,  все  ли  готово 
к ужину. В кухне от пола до потолка стоял дым, состоявший  из  гусиных,  утиных 
и  многих  других  запахов.  На  двух  столах  были  разложены  и   расставлены 
в художественном беспорядке атрибуты закусок и выпивок. Около столов  суетилась 
кухарка Марфа, красная баба с двойным перетянутым животом.
    - Покажи-ка  мне,  матушка,  осетра!  -  сказал   Ахинеев,   потирая   руки 
и облизываясь. - Запах-то какой,  миазма  какая!  Так  бы  и  съел  всю  кухню! 
Ну-кося, покажи осетра!
    Марфа подошла к одной из скамей и осторожно приподняла засаленный  газетный 
лист. Под этим листом, на огромнейшем блюде, покоился большой  заливной  осетр, 
пестревший каперсами, оливками и морковкой. Ахинеев поглядел на осетра и ахнул. 
Лицо  его  просияло,  глаза  подкатились.  Он  нагнулся  и  издал  губами  звук 
неподмазанного колеса. Постояв немного, он  щелкнул  от  удовольствия  пальцами 
и еще раз чмокнул губами.
    - Ба! Звук горячего поцелуя... Ты с кем  это  здесь  целуешься,  Марфуша? - 
послышался голос из соседней комнаты, и в дверях  показалась  стриженая  голова
помощника классных наставников, Ванькина.  -  С  кем  это  ты?  А-а-а...  очень 
приятно! С Сергей Капитонычем! Хорош дед, нечего сказать! С  женским  полонезом
тет-а-тет!
    - Я  вовсе  не  целуюсь, - сконфузился  Ахинеев, - кто  это  тебе,  дураку, 
сказал?  Это  я  тово...  губами   чмокнул   в   отношении...   в   рассуждении 
удовольствия... При виде рыбы...
    - Рассказывай!
    Голова Ванькина широко улыбнулась и скрылась за дверью. Ахинеев покраснел.
    "Черт знает что! - подумал он. - Пойдет теперь, мерзавец, и  насплетничает. 
На весь город осрамит, скотина..."
    Ахинеев робко вошел в залу  и  искоса  поглядел  в  сторону:  где  Ванькин? 
Ванькин стоял около фортепиано и, ухарски изогнувшись, шептал что-то смеявшейся
свояченице инспектора.
    "Это про меня! - подумал Ахинеев. - Про меня,  чтоб  его  разорвало!  А  та 
и верит... и верит! Смеется! Боже ты мой! Нет, так  нельзя  оставить...  нет... 
Нужно будет сделать, чтоб ему не поверили... Поговорю со всеми с ними, и он  же 
у меня в дураках-сплетниках останется".
    Ахинеев почесался и, не переставая конфузиться, подошел к Падекуа.
    - Сейчас я в кухне был и насчет ужина распоряжался, - сказал он французу. - 
Вы, я знаю, рыбу любите,  а  у  меня,  батенька,  осетр,  вво!  В  два  аршина! 
Хе-хе-хе... Да, кстати... чуть было не забыл... В кухне-то  сейчас,  с  осетром 
с этим - сущий анекдот! Вхожу я сейчас в кухню и хочу кушанья оглядеть... Гляжу 
на осетра и от удовольствия... от пикантности губами чмок! А в это время  вдруг 
дурак этот Ванькин входит и говорит...  ха-ха-ха...  и  говорит:  "А-а-а...  вы
целуетесь здесь?" С Марфой-то, с кухаркой! Выдумал же, глупый человек!  У  бабы 
ни рожи, ни кожи, на всех зверей похожа, а он... целоваться! Чудак!
    - Кто чудак? - спросил подошедший Тарантулов.
    - Да вон тот, Ванькин!  Вхожу,  это,  я  в  кухню...  
    И он рассказал про Ванькина.
    - Насмешил,  чудак!  А  по-моему,  приятней  с  барбосом  целоваться,   чем 
с Марфой. - прибавил Ахинеев, оглянулся и увидел сзади себя Мзду.
    - Мы насчет Ванькина, - сказал он ему. - Чудачина! Входит,  это,  в  кухню, 
увидел меня рядом с Марфой да и давай штуки разные выдумывать. "Чего,  говорит, 
вы целуетесь?" Спьяна-то ему примерещилось.  А  я,  говорю,  скорей  с  индюком 
поцелуюсь, чем с Марфой. Да у меня  и  жена  есть,  говорю,  дурак  ты  этакий. 
Насмешил!
    - Кто вас насмешил? - спросил подошедший к Ахинееву отец-законоучитель.
    - Ванькин. Стою я, знаете, в кухне и на осетра гляжу...
    И так далее. Через какие-нибудь полчаса уже все  гости  знали  про  историю 
с осетром и Ванькиным.
    "Пусть теперь им рассказывает! - думал Ахинеев, потирая  руки. - Пусть!  Он 
начнет рассказывать, а ему сейчас: "Полно тебе, дурак, чепуху городить! Нам все
известно!"
    И Ахинеев до того успокоился, что выпил от  радости  лишних  четыре  рюмки. 
Проводив после ужина молодых в спальню, он отправился к себе и  уснул,  как  ни 
в чем не повинный ребенок, а на другой день он уже не помнил истории с осетром. 
Но, увы! Человек предполагает, а бог располагает. Злой язык  сделал  свое  злое 
дело, и не помогла Ахинееву его хитрость! Ровно через неделю, а именно в  среду 
после  третьего  урока,  когда  Ахинеев  стоял  среди  учительской  и  толковал 
о порочных наклонностях ученика Высекина, к нему подошел директор и отозвал его 
в сторону.
    - Вот что, Сергей Капитоныч, - сказал директор. - Вы извините... Не мое это 
дело, но все-таки я должен дать понять... Моя обязанность... Видите  ли,  ходят
слухи, что вы живете с этой... с кухаркой... Не  мое  это  дело,  но...  Живите 
с ней, целуйтесь... что хотите, только, пожалуйста, не так гласно!  Прошу  вас! 
Не забывайте, что вы педагог!
    Ахинеев озяб и обомлел. Как ужаленный сразу целым  роем  и  как  ошпаренный 
кипятком, он пошел домой. Шел он домой и ему казалось, что на него  весь  город 
глядит, как на вымазанного дегтем... Дома ожидала его новая беда.
    - Ты что же это ничего не трескаешь? - спросила его за обедом жена. - О чем 
задумался? Об  амурах  думаешь?  О  Марфушке  стосковался?  Все  мне,  махамет, 
известно! Открыли глаза люди добрые! У-у-у... вварвар!
    И шлеп его по щеке!.. Он встал из-за стола и, не чувствуя под собой  земли, 
без шапки и пальто, побрел к Ванькину. Ванькина он застал дома.
    - Подлец ты! - обратился Ахинеев к Ванькину. - За что ты  меня  перед  всем 
светом в грязи выпачкал? За что ты на меня клевету пустил?
    - Какую клевету? Что вы выдумываете!
    - А кто насплетничал, будто я с Марфой целовался? Не ты,  скажешь?  Не  ты, 
разбойник?
    Ванькин заморгал и замигал всеми фибрами своего  поношенного  лица,  поднял 
глаза к образу и проговорил:
    - Накажи меня бог! Лопни мои глаза и чтоб я издох, ежели  хоть  одно  слово 
про вас сказал! Чтоб мне ни дна, ни покрышки! Холеры мало!..
    Искренность Ванькина не подлежала сомнению. Очевидно, не он насплетничал.
    "Но кто же? Кто? - задумался Ахинеев, перебирая в своей памяти  всех  своих 
знакомых и стуча себя по груди. - Кто же?"
    - Кто же? - спросим и мы читателя...

    1883

_______________________________________________________________________________

   Комментарии
    От tête-à-tête - наедине (франц.).

_______________________________________________________________________________