Антонио де Труэба



   Примерный урок

    Помнишь, друг  Эдуардо,  как  приставали  к  нам  наши  дочки  с  просьбами 
рассказать им сказку, когда  они,  бывало,  собирались  прошлой  зимой  у  тебя 
в доме, чтобы вволю поиграть и порезвиться?  Как мне было не вспомнить об этом, 
когда я получил письмо, в котором  ты,  на  правах  старого  друга,  настойчиво 
требуешь от меня сказки. Эге! Стало быть, ты тоже любишь сказки, как твоя Мария 
и моя Асенсион? Да и не удивительно, ибо ты при всей суровости и мужественности 
твоего ума сохранил сердце ребенка. 
    Ну, вот тебе сказка, хоть и не та, наверно, что ты просил, - ведь ты небось 
ждал хорошую, а я тебе посылаю плохую. 
    Есть в Энкартасионес, в Бискайе, чудесная  долина,  которую  мы  оба  любим 
и должны любить, потому  что  там  кое-кто  живет  и  вспоминает  нас  с  тобой 
ежедневно. Помнишь ту церковь  на  северном  краю  долины,  окруженную  дубами, 
каштанами и орешником?  А  помнишь  тот  хуторок,  что  белеет  на  холме,  над 
церковью, среди фруктовых деревьев? Помнишь  ли,  наконец,  то  узкое  глубокое 
ущелье, где, скрываясь в тени дубовых и каштановых  рощ,  бежит  к  морю  река, 
орошая зеленые луга и долины? Так вот, если ты все помнишь, держи это в  памяти 
и впредь, ибо все, о чем я собираюсь рассказать, произошло,  по  словам  добрых 
жителей долины, у входа в эту самую церковь, на этом самом холме и в этом самом 
ущелье. 


    В книжке, что вышла в свет  под  простым,  но  метким  названием:  "Пестрые 
сказки", я уже подробно рассказал о бедном мельнике по прозвищу Сенека;  он был 
своего рода знаменитостью в Энкартасионес. 
    Сенéка, надо думать, отнюдь не был Сéнекой, да и современники,  видимо,  не 
считали его таковым, раз они упорно ставили ударение на втором слоге его имени, 
а не на первом; а впрочем, какое-то духовное сходство  с  кордовским  философом 
у него все же было, на что указывает сходство имен Сенéки и Сéнеки. 
    Сенека жил на мельнице; ее развалины и сейчас еще виднеются  в  ущелье,  на 
дне которого бежит к морю река, орошая долину, где кое-кто живет  и  вспоминает 
нас с тобой ежедневно. 
    Итак, внизу в ущелье стояла мельница Сенеки, а наверху, в доме, белевшем на 
холме, жил бедняк по прозвищу Ангел; не в церкви при крещении  получил  он  это 
имя, а заслужил его своей необычайной кротостью и простодушием. 
    И вот в праздничные дни при первом ударе колокола к обедне Ангел выходил из 
своего домика, а Сенека - с мельницы, накинув куртку, взяв в руки крепкую палку 
да прихватив с собой неизменную трубку. Приятели направлялись к церкви - первый 
вниз  по  холму,  второй  вверх  по  реке.  Встретившись  в  каштановой  рощице 
у подножья холма, они затевали беседу такого рода: 
    - Здорово, Сенека! 
    - Здорово, Ангел! 
    - Хороший у тебя табачок, а? 
    - Крепкий, как бразильское дерево. 
    - Дай-ка мне набить трубку, а то мой - что солома. 
    - Да хоть две набивай! 
    И тут Сенека протягивал Ангелу или Ангел Сенеке  кожаный  кисет,  затянутый 
ремешком с костяной прочищалкой  на  конце.  А  набив  трубки  и  закурив,  они 
продолжали путь через каштановую рощу,  и  такие  клубы  дыма  поднимались  над 
листвой, словно в роще целый костер горел. 


    Однажды утром, как обычно, едва раздался первый  удар  колокола  к  обедне, 
встретились Сенека с Ангелом в каштановой  роще.  Стояла  зима,  но  утро  было 
прекрасным, небо казалось "вымытым", как там говорят, и солнце  сияло  во  всем 
своем великолепии. Было на редкость тепло;  впрочем,  в  Бискайе,  особенно  на 
побережье, почти не знают ни сильной жары, ни холода. Тем не  менее  Ангел  был 
расстроен и печален; даже трубка у него погасла. Это  последнее  обстоятельство 
удивило Сенеку, и не успели они поздороваться,  как  он  протянул  Ангелу  свой 
кисет с табаком. 
    - Лучше бы мне чертова перца накуриться  да  и  лопнуть!  -  сказал  Ангел, 
отстраняя кисет. 
    - Что с тобой стряслось? - спросил его Сенека. 
    - Да то, что в этом году, как и в прошлом, придется мне одному перекапывать 
поле, хотя у моей жены и сыновей побольше силы, чем у Очаранского силача. 
    - Послушай-ка меня внимательно, тебе это будет полезно, - сказал  Сенека. - 
Купил я как-то раз ослицу на ярмарке в Арсеньяге... 
    - Оставь меня в покое с твоей ослицей, я и сам  хороший  осел,  если  такой 
груз на себе тащу один, - перебил его Ангел, недовольный тем, что  Сенека,  как 
он думал, хочет его отвлечь, вместо того чтобы помочь ему советом. 
    Но тот продолжал как ни в чем не бывало: 
    - Красивая это была ослица, и я пришел в такой восторг, что купил  для  нее 
самую нарядную сбрую, какую только мог подыскать на ярмарке, задал ей  двойного 
корма - пусть поправляется - и поклялся никогда не бить,  чтобы не испортить ее 
холеной шкуры. Ослица на вид была так  хороша,  что  только  благодари  господа 
бога; но скоро я понял, что ни мои  заказчики,  ни  я  ничего  не  выиграли  от 
покупки этой красавицы: насколько она была откормленной да  гладкой,  настолько 
же она была слабосильной, - стоило на нее взвалить одну фанегу муки,  как у нее 
уже ноги подгибались, и через два-три дня оказалось, что от  нее  нет  никакого 
толку.  "Плохо дело!" - сказал я однажды, когда пришлось  мне  заменить  ослицу 
и нагрузиться самому мешками, которых с нетерпением ждали мои заказчики. "Плохо 
дело, да надо помочь беде, а не то я окажусь большим ослом,  чем  эта  ослица". 
Пораскинул я мозгами в ту ночь и додумался, что следует урезать ослице корм и с 
помощью хорошей ореховой палки научить ее взбираться на холмы. 
    - Да, как же, далеко ты так уедешь! 
    - Конечно! Когда ослица была толста, как  бочонок,  она  не  могла  поднять 
и одной фанеги муки, а теперь, когда  она  отощала,  как  вяленая  треска,  она 
свезет и две. Ну вот, и намотай себе на ус, Ангел. 
    - Не пойму, к чему твоя сказка. Что общего у ослов с людьми? 
    - Каждый человек чем-нибудь походит на осла. 
    - Телом или разумом? 
    - Либо телом, либо разумом. 
    - Будь я проклят, если я что понимаю! 
    - Стало быть, ты на осла похож не телом. 
    Беседуя таким образом, дошли Сенека с Ангелом до паперти, где уже собралось 
немало односельчан. Прозвучал последний удар колокола, и все пошли к мессе. 
    Пока длилась служба, к церкви подошла  разносчица  и  разложила  на  скамье 
у дверей свой товар - платки, ситцы, ленты и детские игрушки. 
    Выйдя из церкви, женщины окружили торговку. Подошли и мужчины,  в том числе 
Ангел: одни - чтобы поглазеть, другие - чтобы купить. 
    - Ну-ка, разве вы не возьмете у меня платочек для жены?  Ведь вон какая она 
у вас красавица, а как наденет платочек,  так вы просто рот разинете! - сказала 
торговка Ангелу, разворачивая перед ним яркий платок с затейливым узором. 
    Не надо было жене и платка надевать, Ангел и так рот разинул, услышав,  как 
торговка при всех назвала его жену красавицей. 
    Ну, поторговавшись,  как  полагается,  купил  наконец  Ангел  жене  платок, 
который предлагала торговка; и мало того - купил еще каждому сыну по мячику. 
    - Погляди-ка, хороший платок я купил жене? - спросил он Сенеку. 
    - Хороший, - ответил тот, - точь-в-точь  как  та  сбруя,  что  я  купил  на 
ярмарке для моей ослицы. 
    Бедный Ангел действительно был бедным: пока он один  выпалывал  сорняки  на 
клочке земли возле белого домика, сыновья,  которые  уже  достаточно  подросли, 
чтобы взять лопату и помочь отцу, играли в мяч или в кегли; а жена, свежая  как 
огурчик, только и делала, что бегала на рынок да на гулянья. 
    Сенека был сущий дьявол, все подмечал и высмеивал.  Он  отлично  разглядел, 
что четыре воскресенья подряд Ангел является к обедне в штанах, разорванных  на 
самом ответственном месте, а на пятое воскресенье его  черные  штаны  оказались 
зашитыми белой ниткой, да еще такими стежками, какими впору  только  саван  для 
свекрови шить. И Сенека запел с улыбкой, от  которой  у  Ангела  кровь  застыла 
в жилах: 
              Мне белую рубашку 
              Зашили черной ниткой. 

    Под горячую руку Ангел поругивал жену, но все же любил ее достаточно, чтобы 
полезть за нее в драку. 
    - Это ты к чему же запел? - спросил он Сенеку в сердцах. 
    - А к чему белые нитки на черных штанах? - спросил его свою очередь Сенека. 
    - Я тебе объясню... 
    - Нет, это уж пусть твоя жена объясняет. 
    - Ошибаешься, это не жена зашивала, а я сам. 
    У Сенеки не  хватило  духа  насмехаться  над  человеком,  которому  так  не 
повезло, что хоть он и женат, а приходится самому зашивать себе штаны, и твердо 
решил про себя сделать все возможное, чтобы навести порядок  в  доме  у  своего 
односельчанина и друга. 
    Несколько дней спустя Сенека поднимался в  гору  к  белому  дому,  подгоняя 
дубинкой ослицу, нагруженную мешками с мукой, среди которых  был  мешок  и  для 
Ангела. Тот меж тем работал как негр в яблоневом саду,  в то время как его жена 
причесывалась и прихорашивалась, усевшись на солнышке у входа в дом,  а  ребята 
играли на лужайке под орешниками в кегли. 
    - Сбросьте здесь мешок, он небось подберет, когда пойдет  домой  обедать, - 
сказала щеголиха, не трогаясь с места. 
    Сенека оставил мешок у дверей и пошел на участок, где работал Ангел,  чтобы 
выкурить с приятелем трубку и перекинуться словечком. 
    В глубине сада росло несколько яблонь, которые привлекли его внимание своей 
необыкновенно пышной листвой. 
    - Ну до чего же хороши у тебя яблони, - сказал он Ангелу. 
    - Хороши-то хороши, а только будут они у меня зимой трещать в печке. 
    - Что ты чушь несешь? 
    - Да вот и не чушь. 
    - Как же не чушь, если эти яблони настоящие красавицы? 
    - Красавицы, да только с виду. Верно,  что  они  густые  да  пышные,  а  не 
приносят ни яблочка; зато вон те, на  том  конце,  на  вид  совсем  плохонькие, 
а каждый год так и ломятся от яблок. 
    Сенека заговорил о другом и, пока они  с  приятелем  курили,  с  огорчением 
заметил, что на штанах у того живого места не осталось, дыра на дыре. 
    - Слушай, Ангел, - спросил он крестьянина, - найдется у тебя  пара  крепких 
жердей? 
    - Как не найтись! 
    - Поди-ка за ними. 
    - Зачем? 
    - Принеси их, дружище, тогда узнаешь. 
    Ангел ушел и сразу же вернулся с двумя длинными жердями, которыми сбивают с 
деревьев каштаны и орехи. Жена и дети пришли  тоже  из  любопытства,  а  боров, 
пользуясь тем, что все забыли о мешке, проделал в нем дыру и  собрался  всласть 
нажраться муки. 
    - Вот тебе жерди. 
    - Возьмем-ка да хорошенько проучим эти яблони. 
    - Как так? 
    - А чтобы больше не ленились. 
    - Ха-ха!  Ну  и  выдумает  этот  Сенека!  -  воскликнули  Ангел,  его  жена 
и сыновья. 
    Сенека схватил жердь и начал колотить по яблоням, а за ним и  Ангел  взялся 
за дело, решив поддержать шутку и понимая, что хитрый мельник задумал намекнуть 
его жене и ребятам, что они тоже, за свою лень, заслуживают хорошей порки. 
    Стук да стук, обломали они все ветки, и вскоре яблони, которые  только  что 
были такими пышными и нарядными, стояли почти  голые.  Ангела  это  не  слишком 
огорчило, ведь он все равно решил срубить их, раз они не приносят яблок. 
    - Все-таки ты не прав, дубинка идет впрок только ослам! 
    - И тебе бы хорошая дубинка не  помешала, - пробормотал  Сенека  потихоньку 
и пошел восвояси. 


    Давно известно, что изобилие листвы уменьшает количество плодов и вредит их 
качеству. На кантабрийском побережье даже существует  обычай:  если  листва  на 
апельсинных и лимонных деревьях разрослась  слишком  густо,  крестьяне  камнями 
обламывают ветви. Однажды я увидел, как крестьянин в  Бермео  расправляется  со 
своими апельсинными деревьями, и сказал ему, что сомневаюсь в пользе  подобного 
обращения. Он мне возразил: "Если  бог  пошлет  вам  детей  и  вы  все-таки  не 
одумаетесь - боюсь, что дети либо вовсе не принесут вам плодов, либо  уж  такие 
горькие, что вы от них заплачете". 
    Бог послал мне детей, и я в самом деле одумался, но жердей у  меня  в  доме 
нет, и приходится мне уповать на милость господню в ожидании  плодов  от  моего 
потомства. 
    Когда Сенека с Ангелом сбивали листву с яблонь у белого дома,  весна только 
начиналась. Спустя некоторое время пришлось Ангелу уехать  на  недельку,  и  он 
наказал жене и детям, чтобы они к его возвращению  перекопали  землю  у  самого 
дома - единственный уголок, где он не успел управиться. 
    Вернулся он поздно вечером и застал весь дом, как  говорится,  вверх  дном. 
Даже огня не было в очаге, чтобы приготовить ужин! Бедный Ангел с  горя  улегся 
спать, а утром подошел к  окну  посмотреть,  как  выполнили  жена  и  дети  его 
поручение. Каково же было его отчаяние, когда он увидел, что клочок земли так и 
остался нетронутым. Зато взглянув в глубину  сада,  он  вскрикнул  от  радости: 
побитые яблони, на которых никогда не росло ничего, кроме листьев, стояли все в 
цвету! 
    В то же утро взял Ангел ореховую дубинку  и  задал  жене  и  детям  хорошую 
трепку за то, что они разленились и не хотели ему помогать.  И с тех пор Ангелу 
больше не приходилось одному обрабатывать землю и  ходить  к  обедне  в  черных 
штанах, зашитых белыми нитками. 

    Перевод Н. Фарфель


_______________________________________________________________________________

   Комментарии
    Очаранский силач был настоящим Геркулесом, и о  его  подвигах  я  рассказал 
в "Главах одной книги". (Прим. автора.) 

    Фанега - мера емкости, равная 55,5 л.


_______________________________________________________________________________

    Подготовка текста - Лукьян Поворотов